- Виктор Кравченко — книга "Я избрал свободу" (раритетное издание 1946 года)
Книга Виктора Кравченко „Я избрал свободу" нашумела в Америке и приобрела всеобщую известность.
Виктор Кравченко, в прошлом коммунист и крупный работник советского аппарата, воспользовался своей командировкой в Америку, чтобы порвать с советским режимом. Он стал невозвращенцем. Его книга, в которой с исключительной правдивостью освещается жизнь советской страны, правящих верхов и задавленных гнетом низов, сыграла немалую роль в формировании правильного отношения мирового общественного мнения в советскому тоталитарному режиму.
Виктор Кравченко не писатель и не журналист. Тем сильнее звучит его простой и правдивый рассказ о советской стране, в которой он был не рядовым исполнителем, а принадлежал к коммунистической элите. Кравченко ничего не приукрашивает, ничего не добавляет и ничего не убавляет из того, что он видел и пережил. Его честная и правдивая книга — это освещение пути, по которому даже убежденный коммунист, если он правдивый и честный человек, неизбежно приходит к отрицанию коммунизма и к борьбе с ним. В этом и есть великое значение Кравченко, в которой автор показал, что даже коммунистическая элита, выросшая из народа и не потерявшая честности и мужества, уходит от Сталина, от его окровавленного политбюро, от насилия и произвола, чинимого в стране самой страшной и невиданной по жестокости диктатурой.
К сожалению, мы не в состоянии, по техническим причинам, издать книгу В. Кравченко на русском языке. Мы даем лишь сокращенный перевод этой книги, которая еще многих наших соотечественников заставит выбрать для себя свободу, по примеру Кравченко.
Издательство надеется, что сокращенный перевод книги В. Кравченко — „Я избрал Свободу" будет прочитан каждым русским, и не только русским, кто задумывается над судьбами родины, растоптанной коммунистическим сапогом.
(Из аннотации издательства)
- Нина Берберова — книга "Дело Кравченко. История процесса"
"Из сотен тысяч «перемещенных лиц» Кравченко сумел выбрать людей, горячих патриотов своей родины, на основании фактов, с цифрами, датами и именами в руках, пришедших рассказать французскому суду о русской жизни. Все они были — на высоте!
Дельно, точно, спокойно, отчетливо рассказывали они и о голоде времен коллективизации, и о ссылках в Сибирь, и о советско-германском союзе, и о неравенства классов — о страшной, горькой доле целой страны каторжан.
Ответчики и их адвокаты, ставя свои вопросы, старались уличить депортированных немцами людей в коллаборации, в том, что они вольно выехали в Германию при приближении красной армии. Но чем больше ставились вопросы, тем яснее становилось, что за каждым свидетелем — стоит правда, о которой они говорят так, как могут говорить только люди с абсолютно чистой совестью."
(Фрагмент)
- Павел Курлов — воспоминания "Гибель императорской России"
Я пережил русскую революцию, отречение от престола государя императора. Я сердцем пережил страдания и мученическую кончину обожаемого государя и его царственной семьи. Пережил заключение в Петропавловской крепости и Выборгской одиночной тюрьме. Пережил тяготы следствия, производившегося чрезвычайной следственной комиссией, под председательством Муравьева, которая вынуждена была, по всем попавшим в ее руки документам, опровергнуть ложь и клевету, преследовавшую меня в моей служебной деятельности. Я пережил далее переворот большевиков и, когда под их ударами, без суда и следствия, стали падать мои прежние сослуживцы, — вынужден был бежать за границу.
Теперь, в роли эмигранта, я считаю, что мне остается исполнить последний нравственный долг перед священною для меня памятью государя императора, а также перед моею семьею, опровергая распространенную в обществе и печати ложь и клевету.
Приведенные выше краткие сведения о моей служебной деятельности доказывают, как близко стоял я к верхам государственного правления за последние годы императорской России. Я не имею в виду излагать в настоящей книге только ее хорошие стороны; моя цель — восстановление правды и объективное ко всему происшедшему отношение.
Я буду считать себя удовлетворенным, если читатель, ознакомившись с этой книгой, вынесет из нее добрую память о мученически погибшем, незабвенном для меня монархе и скажет себе, что в моей продолжительной служебной деятельности я никогда не изменял своим убеждениям и могу смотреть на пройденную долгую жизнь с спокойной совестью исполненного долга.
(Из предисловия автора)
- Анри Шарьер (Франция) — роман "Бабочка"
Что-то с глухим шумом упало позади меня. Что это? Пытаюсь рассмотреть и с трудом различаю нечто длинное. Наклоняюсь, и это «нечто» начинает убегать от меня, пытается вскарабкаться на гладкую стену, но падает на пол. Даю ему возможность сделать три попытки, и когда «оно» в четвертый раз падает со стены, я давлю его ногой. Это что-то мягкое. Становлюсь на колени и, наконец, различаю: это огромная многоножка длиной в двадцать сантиметров и толщиной в два пальца. Меня охватывает чувство брезгливости, и я даже не поднимаю ее, чтобы бросить в унитаз, а запихиваю ногой под кушетку. Посмотрим завтра, днем! Я увижу еще немало многоножек. Они будут разгуливать по моему обнаженному телу, и мне представится прекрасная возможность почувствовать боль, которую причиняет это мерзкое животное. Укус его сопровождается высокой температурой, которая держится двенадцать дней, и сильной болью на протяжении шести дней.
(Фрагмент)
- Максим Горький — очерк "О евреях" (раритетное издание 1919 года)
"Мы добродушны, как сами же говорим про себя. Но когда присмотришься к русскому добродушию, видишь его очень похожим на азиатское безразличие. Я не сумею говорить об антисемитизме, о юдофобстве так, как надо бы говорить об этом. Не потому не сумею, что нет сил, нет слов, а потому что мне мешает нечто, чего не могу преодолеть. Я нашел бы слова достаточно злые, тяжелые и острые, чтобы бросить их в лица человеконенавистников, но для этого я должен опуститься в какую-то грязную яму, поставить себя на один уровень с людьми, которые мне органически противны."
"И нет ни одного общества, которое относится так пассивно и невнимательно к интересам и культуре инородных племен, как пассивно относимся мы, русские, к жизни племен и народностей, входящих в состав нашей империи."
(Фрагменты)
- Лев Аннинский — послесловие "Простывающий след Агасфера" к книге «Свет двуединый — Евреи и Россия в современной поэзии»
Русь — это абсурд и непредсказуемость. Это обваливающиеся мосты, заваленные тропы, брошенные деревни. Этo веселые сны посреди грустных просторов. Это богоданное безбожие, вечные качели между блаженством и скотством, это демократия пьяни, братание с первым встречным. Это привычка к неожиданному, необъяснимому, выходящему из рамок и правил. Это смесь всего и вся: Европы и Азии, культуры и дикости, мощи и бессилия.
(Фрагмент)
- Олег Греченевский — книга "Истоки нашего «демократического» режима" (Часть шестая)
"...Поэтому Степашину и доверили пост председателя Комиссии по расследованию. Он справился со своей миссией блестяще — никто ничего не узнал про преступления КГБ! Общественности в отчете этой комиссии рассказали только о том, что все и так знали: о том, что все мировое коммунистическое движение содержалось на наши деньги и что все попы были стукачами КГБ…"
(фрагмент)
- Дмитрий Быков — сборник поэзии "Последнее время"
— Как мы любим себя! Как жалеем!
Как бронируем место в раю!
Как убого, как жалко лелеем
Угнетенность, отдельность свою!
Сотню раз запятнавшись обманом,
Двести раз растворившись в чужом,—
Как любуемся собственным кланом,
Как надежно его бережем!
Как, ответ заменив многоточьем,
Умолчаньем, сравненьем хромым,
Мы себе обреченность пророчим
И свою уязвленность храним!
Как, последнее робко припрятав,
Выбирая вождей и связных,
Люто любим своих супостатов —
Ибо кто бы мы были без них?
Мы, противники кормчих и зодчих,
В вечном страхе, в холодном поту,
Поднимавшие голову тотчас,
Как с нее убирали пяту,
Здесь, где главная наша заслуга —
Усмехаться искусанным ртом,—
Как мы все-таки любим…
— Друг друга!
Это все перевесит потом.
1991 год
- Елена Боннэр: "Поздравление с Днем Победы" в проекте "Грани"
- Елена Трегубова: "Как нам пережить Путина" в проекте "Грани"
- Виталий Гинзбург: "Товарищ Путин, вы большой ученый" в проекте "Грани"
- Александр Сергеев: "Посмотрел — заплати" (Скоро российские интернет-библиотеки начнут работать как читальные залы: скачать или распечатать книгу можно будет только за деньги) в проекте "Ведомости"
- Статья "Солженицын свою "карьеру" начал с того, что на бумаге "создал" контрреволюционную группу" в библиотеке компромата Сергея Горшкова
- Вита Рамм: "Повезло в любви" (20 апреля исполнилось бы 80 лет Павлу Луспекаеву) в газете "Известия"
- Ко Дню Победы:
фрагмент из книги Юрия Никулина "Почти серьёзно..."
«Не могу сказать, что я отношусь к храбрым людям. Нет, мне бывало страшно. Все дело в том, как этот страх проявляется. С одними случались истерики — они плакали, кричали, убегали. Другие переносили внешне спокойно... Но первого убитого при мне человека невозможно забыть. Мы сидели на огневой позиции и ели из котелков. Вдруг рядом с нашим орудием разорвался снаряд, и заряжающему осколком отрезало голову. Сидит человек с ложкой в руках, пар идет из котелка, а верхняя часть головы срезана, как бритвой, начисто...
Каждый раз, когда на моих глазах гибли товарищи, я всегда говорил себе: «Ведь это же мог быть и я».
Служил у нас чудесный парень, Герник. Как-то ночью над нашей позицией пролетел самолет и сбросил небольшую бомбу примерно в сорока-пятидесяти метрах от того места, где спал Герник. Бомба взорвалась, и крошечный осколок пробил ему голову, угодив прямо в висок. Так во сне Герник и умер. Утром будим его, а он не встает. Тогда и заметили маленькую дырочку. Положи он голову на несколько сантиметров правее — остался бы жив.
А смерть командира орудия Володи Андреева... Какой был великолепный парень! Песни пел замечательные. Стихи хорошие писал и как нелепо погиб. Двое суток мы не спали. Днем отбивались от эскадрилий «Юнкерсов», которые бомбили наши войска, а ночью меняли позиции. Во время одного переезда Володя сел на пушку, заснул и во сне упал с пушки. Никто не заметил, и пушка переехала Володю. Он успел перед смертью только произнести: «Маме скажите...»
