- Вениамин Додин — воспоминания "О деятельности Александра Голованова до начала 1941 года" (в текст также входят воспоминания о Сергее Егоровиче Егорове)
"...Я хочу сказать тебе следующее дело: Эти большевики обычные уголовники. Тогда они пришли во власть. И власть их – банда с иерархической подчинённостью. У неё по сейчас свои партийные деньги — «общак» из фондов, награбленных у народа. У всех никем по сегодня не отменённые клички как у блатарей. По сей день вожди — «авторитеты» (как года с 1929-го у блатарей) — «воры в законе»). И существуют «авторитеты» по сегодняшний день так же за счёт «шестёрок» — за счёт народа. И так же, как членам преступного мира, им по сей день невозможно слинять из банды — «завязать»!.."
(Фрагмент)
- Георгий Семёнов — сборник рассказов "Голубой дым"
"Такой же страх я испытывал всего лишь один раз в жизни, в далеком предвоенном детстве, когда в нашем старом домишке в Замоскворечье завелись крысы. Я, конечно, слышал, что в доме крысы, но как-то не обращал на это внимания, никогда не думал о них, гулял с ребятами во дворе, выходя в него через кухню, и не до крыс мне было.. Я их совсем не боялся, мог спокойно взять дохлую за холодный ее хвост, раскачать и кинуть в визгливых девчонок... Но однажды ночью, спросонок, я вышел на кухню напиться из-под крана, в полудреме включил свет, тусклую лампочку голой коммунальной кухни, и остолбенел... Множество серых, попискивающих теней, жирно и мягко стукаясь об пол, стали скользить с кухонных столиков и разбегаться по углам, прячась от меня в темных закутках большой кухни, делая это не охотно, не боязливо, а словно бы по врожденной привычке избегать света, и поглядывали на меня из потемок с нескрываемой злобой и нетерпением. А одна большущая крыса с волочащимся, длинным, мертво-холодным хвостом даже не убежала в тень, а замерла посреди кухни и с акульей наглостью уставилась на меня.
Я до сих пор кожей своей помню тот щемящий ужас, который убил меня, помню свое помешательство, босые свои ноги на холодном полу, которыми я словно бы ступил в клубок шипящих змей... Меня не стало. Я даже не слышал своего предсмертного вопля... Любое прикосновение вызывало во мне истерику, я даже не узнавал теплых рук матери, бился в животном страхе, не веря этим рукам, орал не знакомым мне ни до, ни после истошным голосом, боялся открыть зажмуренные глаза — мне всюду чудились серые акульи морды, торопливый, скользкий бег, суетливая паника на полу у меня под ногами... и всюду тени, жирные и живые...
Спустя годы, когда я уже подрос, мне рассказывала мать, как она боялась в те дни за мой рассудок. Я даже при свете дня не мог без тайного, еле сдерживаемого страха пройти по кухне, не решаясь посмотреть в темные ее углы, пока не появились в нашем доме две небольшие, гибкие кошечки тигровой масти, которых отец взял на каком-то складе напрокат. Эти отважные кошечки легко и быстро передушили всех крыс, укладывая свои жертвы посередине кухни рядком, как какие-нибудь охотники зайцев для фотографирования."
(Фрагмент)
- Анатолий Кузнецов — роман "Продолжение легенды"
"...— Не знаю. Видишь ли, это как для кого. Люди ведь бывают разные. Скажу тебе, Петро... по мне, знаешь как: если уж любить, так любить. Может, и однажды любить, да так, брат, чтобы всю жизнь осветило... Как-то мы охотились в Барабинской степи и подстрелили лебедя. И вдруг, откуда ни возьмись, лебедка. Видел бы ты, как она стала летать, как она кричала! Стреляли по ней — не можем попасть. А она летала, летала, била крыльями... Ночь пришла, дружка-то ее уже общипали, сварили, а она в вышине курлычет, носится, как демон. Наутро думали — улетела.
А она явись — и ввысь, всё выше! Сложила крылья — и камнем о землю. Только пух разлетелся. Вот как, брат! Не пережила. Мы все там ошалели, чуть не разорвали дружка-то, который лебедя убил. Наш проводник, казах, рассказывал, что лебеди сходятся однажды, на всю жизнь, и, если один погибнет или умрет от старости, другой живет несколько дней, потом поднимается в высоту — и камнем о землю. Ты не замечал: одиноких лебедей ведь не встречается... Я с той поры и вкус к охоте потерял, будь ты неладна!"
(Фрагмент)
- Виталий Сёмин — рассказы "Ася Александровна", "В гостях у тёток", "Хозяин", "На реке", "Эй!, Эй", "Тридцать лет спустя"
"...И опять на фронт. Посадили их на десантную баржу и ночью отбуксировали к Новороссийску на Малую землю. Высадились сравнительно благополучно. Вытащили минометы, стали зарываться в землю. Но земля эта — не земля, а мергель, слоеный камень, щебень, идущий в цемент. Зарываться в такую землю — ночи не хватит. Утром их накрыли огнем в их неглубоких окопчиках немцы со своих прекрасных позиций на Колдун-горе. С анапского аэродрома шли «Мессершмитты-110». Мергель при взрывах снарядов и авиабомб давал мелкие осколки, осколки били руки и лицо. Кожа на лице стала вся в крапинках, как у шахтеров. В первый же день половины прибывших ночью не стало. Ночью опять пришли баржи с пополнением и водой, а днем опять почти половина прибывших погибла. Бывали дни, когда пополнение вообще не приходило — немцы топили баржи еще на подходе. И тогда сутки жили без воды, без еды, сутки в постоянной белой цементной пыли, которая висела над Малой землей. Убитых хоронить было невозможно. Вначале пытались, но каменистая земля не поддавалась киркам и лопатам. Тогда убитых стали сбрасывать в море. Трупы прибивало к берегу. У пляжей Малой земли был венок из плавающих трупов метров на пятьдесят.
Несколько раз ходили в атаку на Новороссийск, но немцы атаки отбивали.
Два с половиной месяца — с июля по сентябрь — он провел на Малой земле и не был даже ранен. Только царапина на тыльной части кисти. Как он научился воевать, как научился влезать в землю, распластываться на ней, как он ненавидел немцев и как умело убивал их!
К голоду он только никак не мог привыкнуть, хотя и голодал он как-никак с четырнадцати лет. И еще мучила его на Малой земле жажда. Доходило до того, что он не выдерживал пытки и набрасывался на морскую воду. В первый раз выпил с полстакана и потом целый день его жестоко жгло и мутило. Он закаялся, но через неделю опять не выдержал и снова хватал растрескавшимися губами горько-соленый раствор.
Немцев выбили из Новороссийска в сентябре. Наступавшие с Малой земли соединились в городе с теми, кто шел с юга. Немцев — наконец-то добрались до них! — гнали так, что не всем этих немцев хватило. Они как-то сразу рассеялись. Испарились. Удар, в котором должно было быть и искупление, и освобождение от ярости, голода, злости, частично пришелся по своим. Сошлись и не сразу узнали друг друга."
(Фрагмент)
- Савелий Дудаков — книга "Каисса и Вотан"
"Алехин был гордостью русской эмиграции. Он входил в элиту, насчитывающую несколько десятков человек, имеющих мировое призвание: Николай Бердяев, отец Сергий Булгаков, Игорь Сикорский, Сергей Дягилев, Анна Павлова, Сергей Рахманинов, Игорь Стравинский, Фёдор Шаляпин, великий химик Владимир Ипатьев и др. Среди них почетнейшее место принадлежит лауреату Нобелевской премии Ивану Алексеевичу Бунину. Алехин прекрасно знал историю, приключившуюся с Буниным, при поездке через Германию в Швецию для получения премии. Мировую знаменитость, по внешности напоминающего еврея, бесчеловечным образом, раздев догола, обыскали, беспрерывно оскорбляя. Нацисты, увидев у Бунина портрет Льва Толстого, плевали на книги и топали ногами: «А, Толстой! Толстой!». Сия история была рассказана самим писателем на страницах парижских «Последних новостей». И к этим ублюдкам, ненавидящим и презирающим славянство, пошел на холуйскую службу чемпион России Алехин!"
(Фрагмент)
- Дмитрий Быков — "Как Путин стал президентом США: новые русские сказки"
В некотором царстве, некотором государстве была обильная земля и совсем не было порядку,— как-то заметил остроумнейший из ее летописцев. Земля исправно родила из года в год, народ же, ее населявший, был голоден, бос и малокультурен. Правители правили, бунтовщики бунтовали, народ безмолвствовал, но ничего не менялось. Лучшие умы государства затупились, пытаясь постичь такой порядок вещей, что дало повод тишайшему из поэтов той земли сочинить тезис об ее умонепостигаемости.
Каждый из правителей перед заступлением отлично знал, чего он хочет и что сделает. Но, заступив, совершенно терялся и начинал делать вовсе не то, что собирался, и не то, что ему советовали, и не то, что следовало бы, и уж совсем не то, что можно вообразить в рамках здравого смысла.
Все дело в том, что после коронации, или заседания боярской Думы, или Президиума Верховного Совета, или инаугурации, когда новоиспеченный правитель приходил в себя и взволнованно, как новобрачная, пытался осознать, что же с ним такое случилось, на стене его спальни проступали горящие буквы. Одни правители звали охрану, другие крестились, в ужасе вспоминая «мене, такел, фарес», третьи пытались сбить пламя одеялом. Невзирая на эти мероприятия, пламя не угасало, а только расползалось на всю стену грозным предостережением: ничего сделать нельзя…
Ничего сделать нельзя и с Новыми Русскими Сказками Дмитрия Быкова «Как Путин стал президентом США», из них не выкинуть ни слова. Пока есть Россия, есть и этот жанр.
Написанные Дмитрием Быковым в лучших традициях Салтыкова-Щедрина — Новые Русские Сказки объединяют вместе всех героев современной России и впервые в жанре политической сатиры рассказывают о том, как: «Единство» насмерть схватилось с «Отечеством», Доренко грыз Лужкова, Киселев поливал Ельцина, вокруг НТВ бушевали конфликты, бежали Гусинский и Березовский, возникали и затихали слухи о переносе столицы в Петербург и о многом-многом другом…
Мы предлагаем вам первыми ознакомиться с гениальным собранием Новых Русских Сказок «Как Путин стал президентом США» — сатирической хроникой политической и общественной жизни рубежа веков.
(Аннотация издательства)
- Ханс Кристиан Андерсен (Дания) — Восемь сказок (текст содержит уникальные рисунки Г. Траугот; PDF 23 mb)
- Новый сайт «Леонид Леонов — великий русский писатель»
- "Памяти Льва Осповата" на "Радио Свобода"
