|
|
|
|
НОВИНКИ 2 февраля 2010
«Дневник» братьев Гонкуров — явление примечательное. Уже давно он завоевал репутацию интереснейшего документального памятника эпохи и талантливого литературного произведения.
В «Бесах» Достоевского с пугающей силой предвидения было угадано многое из того, что явила наша последующая история. Однако роман, с навешенным на него ярлыком «махровая реакция», долгие годы принято было клеймить и обличать.
«Лучи из пепла» — книга о трагедии Хиросимы. Она принадлежит перу видного австрийского публициста Роберта Юнга (Robert Jungk), который уже известен советскому читателю как автор «Ярче тысячи солнц». Свою новую книгу Юнг сам считает наиболее важной из всех, написанных им до сих пор, ибо, по его собственному признанию, «его усилия понять послевоенную историю Хиросимы и рассказать о ней во всеуслышание придали его жизни новый смысл».
Литературные сказки о борьбе добра и зла, о человечности и лжи, о трудолюбии, о торжестве ума и справедливости.
— роман "В горах Тигровых"
"Страшно, что так быстро идут годы. Но их не удержишь. Всё уходит, всё проходит. Остаются лишь люди и земля. Погиб отец, спасая других. Памятник в чьих-то душах оставил. А надолго ли? Кто вспомнит, что Феодосий Тимофеевич Силов погиб ради счастья людского? Разве что шалый ветер, что пронесется над бухтой, да небо, что смотрит на людей ясными глазами…
"Но самой колоритной фигурой в институте был заведующий военной кафедрой полковник Львов-Иванов. Партизанский командир времен гражданской войны, он сохранился в первобытном состоянии, был простодушен на удивление, а когда выступал на собраниях, радовал всех. Он говорил: «Захожу в мужскую уборную, на стене — хэ, у и другие буквы...» И недоумевал: почему смеются? Он говорил: «Захожу в мужское общежитие, сидит Мандель без штанов. Захожу в женское общежитие — та же картина...» И опять — общее веселье."
"Мы печатали в трех номерах воспоминания Е. А. Керсновской. В прошлом — мелкая бессарабская помещица, настолько небогатая, что и пахать самой приходилось, она уже в преклонных годах написала эту книгу. А книга была поразительная: сама судьба автора, память, точнейшие подробности. Тут и предвоенная жизнь, и приход наших войск, освободивших ее от всего, чем жила, что имела; в летнем платьице схватили ее, посадили в битком набитый грузовик. А дальше — Сибирь. Эта женщина совершила невероятное: зимой, в страшный мороз, бежав с лесоповала, она с севера на юг прошла сибирскую тайгу, кормилась бог весть чем. Однажды удалось палкой убить утку. Съела ее сырой. Потом — лагеря. Когда мы печатали эту ее книгу (ее сразу же издали в Германии, еще где-то), Керсновская уже не вставала, жила она далеко от Москвы, мы посылали к ней редактора. Журнал наш не иллюстрированный, а Керсновская еще и рисовала прекрасно: была рукопись, и была пачка иллюстраций. Мы, конечно, отдали бы их в иллюстрированный журнал, предварительно напечатав воспоминания. И вдруг — номер «Знамени» еще в наборе, а в «Огоньке» неделя за неделей выходят иллюстрации Керсновской, и подписи кратко пересказывают содержание. И мы, открывшие эту вещь, гордившиеся ею, печатаем как бы уже известное читателям, вслед за «Огоньком» — из милости. Я до сих пор не знаю да и знать не хочу побудительные мотивы редактора отдела, которая тогда работала у нас и тайно передала иллюстрации в «Огонек». В наивность я не верю, а случайно такие вещи не делаются."
Первая четверть XIX столетия – один из самых значительных и замечательных периодов русской истории. Образ эпохи, ее атмосфера, исторический и нравственный облик, люди, оставившие яркий след на страницах истории того времени,– со всем этим познакомит читателя сборник «Русские мемуары». В книгу вошли фрагменты из записных книжек П. А. Вяземского, записки декабристов А. В. Поджио, И. Д. Якушкина, Н. Р. Цебрикова, ряд других интересных материалов.
"Весною 1812 г. три брата Муравьевы, Александр, Николай и Михаил, которому не было еще шестнадцати лет, отправились в армию. Прошло много лет, прежде чем твердый, решительный, свободомыслящий и готовый жертвовать собою для блага России Михаил Муравьев превратился в жестокого крепостника, стал одним из самых бездушных столпов империи и, проведя резкую черту между собою и всеми братьями, произнес печально известную фразу: «Я не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые вешают». В этой фразе — приговор истории Михаилу Муравьеву: после кровавого подавления Польского восстания 1863 г. он так и был прозван — «вешателем»."
В книге о Софье Васильевне Каллистратовой — юристе, адвокате, правозащитнице, замечательном человеке — собраны воспоминания ее соратников по правозащитному движению, биография, написанная дочерью на основе документов, семейных преданий, бесед со многими людьми, воспоминания внука, запечатлевшего живые черты бабушки и записавшего ее своеобразные устные миниатюрные новеллы, а также судебные речи, тексты выступлений и письма С.В. Каллистратовой.
Какие только слухи не ходили в 20-х годах прошлого века о герое Гражданской войны, первом кавалере орденов Красного Знамени и Красной Звезды В.К. Блюхере.
Писатель-эмигрант Роман Гуль еще при жизни назвал Блюхера «генералом Немо». «Ни в СССР, ни за границей, – утверждал он, – никому не известно: кто он на самом деле…» Французский публицист А. Роллен в статье «Маршал с железной маской Василий Константинович Блюхер», опубликованной 10 августа 1938 года в журнале «Тан», задавался вопросом: «Откуда появился этот маршал?.. Ему приписывали самые странные происхождения. Этим объясняются прозвища, которые часто давались ему: «загадочный капитан», «таинственный маршал», «человек с железной маской »… По мнению некоторых, он человек с плохим прошлым, преступник, освобожденный революцией, возможно даже, человек, руки которого обагрены кровью, и такой кровью, пролитие которой не может быть оправдано никакой теорией…
Корреспондент газеты «Санди таймс» и радиокомпании ВВС (Би-би-си) А. Верт находился в СССР с июля 1941 по 1946 год, а потом по собственным впечатлениям, документам и другим первоисточникам написал эту, по его словам, «человеческую историю». Впервые книга вышла в США в 1964 г., затем в Англии, Франции, ФРГ и других странах. Как там считали, она «открыла глаза» западным читателям на подлинные события, происходившие на Восточном фронте и в России. «Я делал все, что было в моих силах, чтобы рассказать Западу о военных усилиях советского народа», — отмечал Верт, имея в виду свою корреспондентскую деятельность. Эти слова можно отнести и к его книге.
Петр Алексеевич Кропоткин (1842-1921) – русский социолог, географ и геолог. По своим философским и социологическим взглядам тяготел к природной естественности, к натурализму. Критически относился к диалектическим построениям всемирной истории Гегеля и теории классовой борьбы Маркса.
"...Играешь, например, в карты, мат стоит. Ты кричишь
партнеру: «Такой-сякой, карту передергиваешь!» — «Кто передергивает?» — «Ты, так и перетак!» — «Что ты сказал? А ну, повтори!» Вот тут повторить нельзя. Ты кричишь: «Да я тебя в ухо, в глаз, в сестру, в отца и всех родственников!» Он и успокаивается. А если это у тебя не в крови, не в нервах — сбиться можно, тебя и заподозрят. Я многое знал, многое умел, но не все, а главное, ненавидел их. Ты говоришь, справедливость — несправедливость! Я на людей насмотрелся. Люди не
за справедливостью идут — за силой. Это вы, интеллигенты, путаете. Я тебе скажу — в истории ничего, кроме силы, не было. Любая общественная организация на стороне тех, у кого нервная система сильнее. Я воров ненавидел, но я их и сейчас уважаю за силу духа. Сила — это ведь, Миша, не мышца, а дух. Понял? Это надо видеть."
"Вам бы тоже не мешает знать. Сразу после войны браки с иностранцами были разрешены. Ну, мы были школьницами, бегали на открытые вечера в американское посольство, там шикарные фильмы крутили, с Гретой Гарбо, Чаплиным, я влюбилась в одного из шоферов посольства, он меня катал... Тогда это было можно, после войны американцы — союзники, такие, куда ж там, друзья. Он мне говорил, что он сын богатых родителей, захотел увидеть жизнь в СССР, скорее всего врал, мальчишка совсем, но долларов у него было, и, правда, без счета. И поженились. Молоденькие, такая любовь, такая любовь. У него кончался срок контракта, мы решили ехать к его родителям — где-то в Калифорнии. Я была на седьмом небе. Тут пришли и меня забрали. Нас набили целый поезд, таких жен иностранцев. Изменилась политика, в один день, как это у нас всегда. Я была беременна. Родила в мурманской тюрьме, уже на севере. Девочку на третий день отобрали. Конечно, наши мужья-иностранцы протестовали. Мы на что-то надеялись. Я потом узнала, что шум в мире некоторый был, их всех повысылали из Союза, они устраивали демонстрации в Вашингтоне перед советским посольством. А потом помалу затихло. Я вышла в пятьдесят седьмом году развалиной, реабилитированная... Вся леди тут. Хм... Как и не было молодости.
"Лех ВАЛЕНСА, 1943 года рождения. Был зарегистрирован как тайный агент Службы Безопасности МВД 29 декабря 1970 года. Завербовал его некий капитан Э.Грачик. Валенса получил тогда свой оперативный псевдоним — “Болек”. И чекисты сразу же стали получать от агента “Болека” обильную информацию о настроениях и разговорах среди рабочих Гданьской судоверфи – многие из этих доносов сохранились в архивах госбезопасности. За эти свои доносы Лех Валенса получал тогда денежное вознаграждение – в его личном деле тайного сотрудника имеются расписки: за время с 1971 по 1976 год им были получены от Службы Безопасности 13.100 злотых. Конечно, на такие деньги не проживешь — тогда рабочие получали зарплату порядка 2000 злотых в месяц. Но для такого мелкого стукача, каким был Лех Валенса до 1976 года, это был тогда неплохой “дополнительный заработок”…"
 |
|
MSIECP 800x600, 1024x768 |
