|
|
Георгий Николаевич МУНБЛИТ
(1904-1994)
О Георгии Николаевиче известно, что родился он в 1904 году в Цюрихе. Когда и по каким причинам родители его переехали в Россию неизвестно. Далее известно, что юность его прошла в Тифлисе, где он начал заниматься литературной деятельностью. В 1929-м году окончил Московский Университет. Известен как кинодраматург, литературный критик. Близко общался с Ильфом, Е. Петровым, Багрицким, Шкловским, Зощенко, Германом. Обо всем этом он рассказал в предлагаемой книге «Рассказы о писателях». В соавторстве с Виктором Шкловским написал сценарий фильма «Горизонт», в соавторстве с Евгением Петровым «Музыкальная история» и «Антон Иванович сердится».
О характере этого человека можно узнать из фрагментов, которые удалось отыскать в интернете.
…Теперь о том, почему названа эта статья "Писатель и маршал!" Ответ дает публикация из книги Бенедикта Сарнова "Перестаньте удивляться". Полагаю, к этому комментарий не требуется.
У Георгия Николаевича Мунблита возникли какие-то отношения с адмиралом Исаковым. Адмирал в ту пору начал писать свои мемуары, очерки и рассказы, а Георгий Николаевич оказался то ли их внутренним рецензентом, то ли редактором.
Впервые придя к адмиралу домой, он увидал у него в кабинете огромный, писанный маслом портрет Буденного.
Будучи человеком весьма нелицеприятным и вполне независимым, Мунблит спросил:
-- Почему у вас здесь висит этот портрет?
-- Мне подарил его Семен Михайлович,-- объяснил адмирал.
Приглядевшись, Мунблит увидел под портретом теплую дарственную надпись, адресованную маршалом хозяину дома. Казалось бы, вопрос был исчерпан и щекотливую эту тему можно было бы и не развивать. Но не таков был Георгий Николаевич Мунблит.
-- Дело в том, -- пояснил он,-- что у нашего брата-литератора свой счет к этому человеку. Мы не можем простить ему Бабеля.
И он рассказал адмиралу о знаменитой статье Буденного "Бабизм Бабеля из "Красной нови", в которой создатель и командующий Первой Конной изничтожал бабелевскую "Конармию", обвинял писателя в злостной и грубой клевете на буденновцев. Несколько дней спустя он даже отыскал в своем архиве эту давнюю статью (она была напечатана в №3 журнала "Октябрь" за 1924 год) и притащил ее адмиралу. Заставил прочесть, буквально ткнув адмирала носом в самые пахучие ее места. Например, такие.
"Гр. Бабель не мог видеть величайших сотрясений классовой борьбы, она была ему чужда, но зато он видит со страстью садиста трясущиеся груди выдуманной им казачки, голые ляжки и т. д. Он смотрит на мир, "как на луг, по которому ходят голые бабы, жеребцы и кобылы"... Для нас все это не ново, эта старая, гнилая, дегенеративная интеллигенция грязна и развратна. Ее яркие представители: Куприн, Арцыбашея (Санин) и другие, -- естественным образом очутились по ту сторону баррикады, а вот Бабель, оставшийся благодаря ли своей трусости или случайным обстоятельствам здесь, рассказывает нам старый бред, который переломился через призму его садизма и дегенерации...
Отнюдь не безызвестны фамилии тех, кого дегенерат от литературы Бабель оплевывает слюной классовой ненависти".
Проведя всю эту пропагандистскую работу, Георгий Николаевич в заключение намекнул адмиралу, что давняя эта буденновская статья сыграла в судьбе Бабеля весьма зловещую роль.
Адмирал на все эти сообщения никак не прореагировал. Но две или три недели спустя, когда Мунблит снова оказался в адмиральском кабинете, он с чувством глубокого удовлетворения отметил, что портрета Буденного там уже не было.
-- А-а, -- не удержался он -- Я вижу, что мой рассказ все-таки произвел на вас впечатление?
-- Нет, -- покачал головой адмирал.-- Я снял портрет не поэтому.
-- А почему же?
-- Семен Михайлович утверждал, что до революции у него было четыре Георгия. То есть, что был он, как тогда говорили, полный Георгиевский кавалер.
-- Да, -- кивнул Мунблит. -- Я тоже что-то такое слышал.
-- Но оказалось, -- невозмутимо продолжал адмирал, -- что это липа. И вот поэтому-то, -- закончил он, -- и не счел более для себя возможным держать в своем кабинете портрет этого человека.
(Из очерка Ханана Абрамсона "Писатель и маршал")
В середине 1960-х годов довелось мне быть знакомым с московским писателем Георгием Николаевичем Мунблитом, человеком старинной любезности и обязательности, к тому же благосклонно относившимся к моим, тогда еще только разворачивающимся литературным разысканиям. Сам Мунблит в то время писал воспоминания об Эдуарде Багрицком, Исааке Бабеле, Илье Ильфе, Евгении Петрове и при встречах наших читал их мне, или, как он говорил, "обкатывал на человеке из Одессы". При этом он в какой-то неуловимый момент перевоплощался в персонажей своих будущих "Рассказов о писателях".
Однажды, прервав чтение, Георгий Николаевич будничным таким тоном, будто понимая, что неинтересно мне это, сказал: "Не далее как вчера я встретил Арама на Тверской", - московские улицы он часто называл старыми именами. А я, не успев заметить, что он уже "в образе" неистощимого на розыгрыши Багрицкого, "заглотнул" наживку и, наслышанный о многочисленных знакомствах Мунблита, равнодушно ответил, что Хачатурян, мол, хорошо, интересно и приятно, но мне нужно "больше Одессы", поскольку я уже через два дня уезжаю из Москвы. И тогда Георгий Николаевич откинулся на спинку кресла и с иронией и неистребимыми одесскими интонациями Евгения Петрова спросил: "Или вас уже не интересует человек, который рисовал самого Исаака Бабеля, и заметьте себе: с натуры?"
Меня интересовал человек, который рисовал с натуры Исаака Бабеля, и на следующий уже день я разговаривал с Арамом Ванецианом, 70-летним художником, учеником знаменитого Строгановского училища и выпускником не менее легендарного Вхутемаса, иллюстратором произведений Лермонтова, Пушкина, Салтыкова-Щедрина, Толстого, Чехова...
(Фрагмент из очерка Ростислава Александрова "Родился на Молдаванке")
Воспоминания "Рассказы о писателях" (doc-rar 172 kb) – прислал Давид Титиевский
Эта книга – воспоминания критика и кинодраматурга Георгия Николаевича Мунблита о писателях, с которыми он встречался, дружил и работал. Это рассказы о невымышленных героях и невымышленных событиях.
Черты биографии и душевного облика Э. Багрицкого, И. Бабеля, А. Макаренко, Ю. Германа, М. Зощенко, И. Исакова, И. Ильфа, Е. Петрова, описания встреч с В. Маяковским, Б. Пастернаком, М. Левидовым, А. Луначарским, О. Мандельштамом – всё это предстаёт здесь в сюжетных коллизиях, отличительная особенность которых в совершенной их достоверности.
(Аннотация издательства)
Содержание:
ТРУДНАЯ ПРОФЕССИЯ (Вместо предисловия)
ОХ, УЖ ЭТИ СПОСОБНЫЕ МОЛОДЫЕ ЛЮДИ!
ДАВНИЕ ВРЕМЕНА (Эдуард Багрицкий)
ИСААК ЭММАНУИЛОВИЧ БАБЕЛЬ
М. М. ЗОЩЕНКО
ИЛЬЯ ИЛЬФ
ЕВГЕНИЙ ПЕТРОВ
ДВЕ ВСТРЕЧИ (Из воспоминаний об А. С. Макаренко)
ПОИСКИ НЕ УВЕНЧАЛИСЬ УСПЕХОМ (Хэмингуэй)
АДМИРАЛ ИСАКОВ (и об А.Маринеско)
ЮРИЙ ГЕРМАН
ВЕЛЬМОЖА
ПРОРАБОТКА (Щербаков)
ЗИМНИЙ ДЕНЬ (Маленькая повесть)
Фрагменты из книги "Рассказы о писателях":
"Багрицкий поглядел на меня и сказал:
— Я почитаю Блока.
Прочел он «Шаги командора», в которых по-блоковски волшебно и страшно описаны последние часы «познавшего страх» Дон-Жуана. В тех местах, где, словно звон погребального колокола, повторяется имя донны Анны, Багрицкий понижал голос и почти пел, раскачиваясь и притопывая ногой.
Кончив читать, он обвел нас взглядом и ухмыльнулся.
— Неплохих стихов, а? Как вы считаете?
У нас было принято в ту пору, для смеха, строить фразы в родительном падеже. Одесситы высмеивали так своих земляков, а кроме того, печальную известность приобрела незадолго перед тем книжонка какого-то стихоплета, выпустившего ее в собственном издании и за собственный счет. Книжонка называлась «Твоих ночей», и это очень нас всех потешало. Но помню, как поразил меня тогда в Багрицком внезапный переход от взволнованного, увлеченного чтения великолепных стихов к грубоватой и непритязательной шутливости. Мне еще только предстояло узнать, что это была обычная его манера. Уж очень он боялся всякого проявления сентиментальности и по-юношески, путая чувство с чувствительностью, считал необходимым прикрывать растроганность ироническим балагурством."
* * *
"Кстати, чтобы не распространяться об увлечении Багрицкого рыбами, о чем существует уже целая литература, сообщу лишь, что среди рыбоводов он был не менее знаменит и авторитетен, чем среди литераторов. Я убедился в этом однажды, побывав с ним в зоологическом магазине. Записные знатоки этих дел, жилистые старики с прокуренными усами, с которыми и заговорить-то бывает страшно человеку, недостаточно осведомленному о свойствах и обыкновениях обитателей аквариумов, адресовались к Багрицкому с почтительностью робких учеников. И как мне удалось заметить, он гордился рыбоводческой своей популярностью не меньше, чем успехами в литературе. Здесь, так же как и во многом другом, в нем появлялось что-то мальчишеское, по временам превращавшее этого вполне взрослого уже человека в фантазера, вертопраха и выдумщика, какими бывают люди не старше пятнадцати лет."
* * *
"Несколько минут прошли в разговоре о том, о сем, после чего Евгений Петрович (Петров) позвонил в ресторан и распорядился, чтобы подавали еду. Глаза его засверкали, нижняя челюсть выдвинулась вперед. Ничего на свете он, кажется, так не любил, как потчевать хороших людей хорошей едой. Пожалуй, единственное, что можно было в этой области поставить ему в вину, была деспотичность, с какой он это свое пристрастие осуществлял. Садясь с ним за стол, нечего было думать даже об искре свободомыслия. Следовало безропотно есть и пить только то, что считал вкусным сам Евгений Петрович, и делать это непременно в установленном им порядке. Разумеется, в своем тираническом гостеприимстве Петров руководствовался исключительно заботой о благе ближних, но, увы, не все это понимали и частенько, подчиняясь ему, за глаза поругивали за деспотизм."
* * *
"Любой человек, которому довелось бы познакоиться с Ильфом и Петровым в начале тридцатых годов, испытал бы, глядя на них, чувство зависти. Нынче принято такую зависть именовать «здоровой», но тогда этот термин был еще неизвестен, и, завидуя моим новым знакомым, я испытывал некоторое смущение.
Для зависти было множество оснований. Такие они были умные, веселые, дружные, удачливые, такие неистощимые острословы, такие неуязвимые насмешники, так великолепно шла у них работа, так все их любили, так нарасхват шли их книги...
И только много лет спустя мы узнали, что именно в это время Ильф записывал в записной книжке, по временам служившей ему дневником: «Дело обстоит плохо, нас не знают... Если читатель не знает писателя, то виноват в этом писатель, а не читатель»."
* * *
"...Петров, видимо, заметил это, и однажды, когда на какое-то его предложение я миролюбиво кивнул головой, он, вместо того чтобы отстучать на машинке очередную фразу, подозрительно скосил на меня глаза. Потом, помолчав, спросил:
— Почему вы не спорите? Я ведь вижу, что вам не нравится.
Я попытался уверить его, что он ошибается, мысленно представляя себя плывущим по воздуху в белых одеждах с пальмовой ветвью в руке.
Тогда он по-настоящему рассердился и произнес горячую, великолепную речь о соавторстве. Из этой речи следовало, между прочим, что нигде лучше, чем в совместной писательской работе, не применимо древнее изречение о спорах, рождающих истину.
— Знаете, как мы спорили с Ильфом? — гремел он.— До хрипоты, и не до фигуральной хрипоты, а до настоящей, которая называется в медицине катаральным воспалением голосовых связок! Мирно беседовать мы с вами будем после работы. А сейчас давайте спорить! Что, трудно? Работать должно быть трудно!
И мы снова принялись спорить."
* * *
"По мнению многих разумных людей, занимаясь наукой, называть себя ученым — нескромно. Они утверждают, что это похоже на то, как если бы архитекторы называли себя зодчими, а военные — полководцами. Юрий Павлович (Герман) не раз говорил мне, что это в полной мере относится и к людям, занимающимся литературой. По его мнению, им бы следовало называть себя не писателями, а литераторами. И по возможности не демонстрировать свою принадлежность к этому сословию, обещаясь с представителями более скромных профессий. А также не претендовать на роль учителей жизни и не щеголять своим умением разбираться в людях с первого взгляда."
Страничка создана 26 августа 2006.
|
