|
Михаил Ефимович КОЛЬЦОВ
(1898-1942)
КОЛЬЦОВ, МИХАИЛ ЕФИМОВИЧ (наст. фамилия Фридлянд) (18981942), русский прозаик; журналист. Родился 31 мая (12 июня) 1898 в Киеве, сын ремесленника. В 19011915 с семьей жил в Белостоке, учился в реальном училище, в 1915 поступил в Петроградский психоневрологический институт. Со школьной скамьи вместе с братом, будущим художником-карикатуристом Б.Е.Ефимовым, составлял сатирические листки. Публиковал статьи с 1916 в журнале «Путь студенчества». Во время Февральской революции находился среди солдат и матросов в Таврическом дворце, вместе с дружинниками принимал участие в арестах царских министров (своеобразная хроника событий, изложенных с кинематографической наглядностью, динамизмом, точностью в деталях и с неостывающей страстностью непосредственного участника, содержится в очерках Кольцова Февральский март, 1920; Пыль и солнце, 1923; Далекие следы, 1925 и др., вошедших в кн. Сотворение мира, 1928). В столь же энергичном стиле создан и очерк Октябрь (1919, опубл. 1921), описывающий штурм Зимнего дворца и падение Временного правительства. В 1918 Кольцов вступил в РКП(б).
После 1917 работал в Наркомпросе, ездил со съемочными группами кинохроники по стране, редактировал «Кинонеделю» (1918). В годы Гражданской войны был политработником Южного фронта, выпускал «Окна ЮгРОСТа» (19181920), с 1920 работал в отделе печати Наркоминдела. В 1921 участвовал в подавлении Кронштадтского восстания, был организатором и редактором газеты «Красный Кронштадт», публиковал статьи, очерки и фельетоны в центральной печати. Первый очерк Кольцова в газете «Правда» Махно (1920). С 1922 постоянный сотрудник «Правды», где почти ежедневно появлялись его фельетоны. На основе газетных публикаций создаются книга Петлюровщина (1922), фельетон Пуанкаре-война (1923), очерк Буревестник. Жизнь и смерть Максима Горького (1938), сатирическая серия новелл об обывателе-приспособленце с партбилетом Иван Вадимович, человек на уровне (1933) и др. Кольцов объездил почти всю страну, часто бывал за границей даже с опасностью для жизни (в 1927 под вымышленным именем жил в Будапеште, в «царстве фашиста Хорти» очерк Что могло быть); в 1932 проник к белогвардейскому генералу Шатилову, сфотографировал его и получил у него интервью (фельетон В норе у зверя); в фашистской Германии пробрался в Зонненбургскую тюрьму, где встретился с политическими заключенным.
В 1931 Кольцов побывал в Испании, написал ряд корреспонденций и книгу Испанская весна (1933). В 1936 стал фактически одним из организаторов обороны Мадрида. Регулярные корреспонденции Кольцова в «Правду» с самых трудных и опасных участков фронта шли до ноября 1937. В 1938 была опубликована первая часть Испанского дневника, среди персонажей которого мексиканский коммунист Мигель Мартинес, журналист и боец, вымышленный и в то же время убедительный и яркий образ которого напоминает многими чертами его создателя (по политическим соображениям ряд эпизодов, связанных с выполнением героем-репортером военных задач, был опубликован только в конце 1980-х годов).
Этапная фигура в истории отечественной журналистики, Кольцов явился создателем нового типа проблемного фельетона, построенного главным образом не на домысливании и шаржировании, а на сопоставлении и монтаже фактов, литературных и житейских аналогий, как своеобразный синтез статьи и новеллы (т.н. «разоблачительные» Кинококки, 1926, о бесхозяйственности и расточительности, Воронежские пинкертоны, 1927, К вопросу о тупоумии, 1931, о бюрократах, Акробаты кстати, 1930, об архитектурных излишествах, Обида на батарее, 1926, Очень злая прореха, 1930, о недостатках медицинского и бытового обслуживания, и «лирико-энтузиастические» 145 строк лирики, 1924, о твердости советского рубля; Рождение первенца, 1925, о пуске Шатурской электростанции; Белая бумага, 1926, о строительстве Балахнинского бумажного комбината и т.п. фельетоны), а также очерка, основанного на личном опыте и, как и фельетоны Кольцова, на осмыслении широких общественно-исторических процессов («бытовые» и социальные Хочу летать!, 1930, опирающийся на собственные впечатления участника подготовки дальних перелетов; Три дня в такси, 1934, для написания которого Кольцов ездил в качестве шофера такси по Москве; Семь дней в классе, 1935, для чего журналист некоторое время работал школьным педагогом; В загсе, 1936, в связи с которым Кольцов служил делопроизводителем в загсе и т.п., а также «событийные» и историко-биографические Николай, 1924, о последнем русском царе; Последний рейс, 1924, Январские дни, 1925, о похоронах В.И.Ленина; Жена. Сестра..., 1924, о Н.К.Крупской и М.И.Ульяновой; литературные портреты А.В.Луначарского, А.Барбюса и др., путевые 19 городов, 1933, в т.ч. памфлетного характера Женева город мира, 1932 и т.п. очерки).
Деятельный общественник и инициативный организатор, Кольцов был членом редколлегии газеты «Правда», основателем и редактором журнала «Огонек» (1932), редактором сатирических журналов «Чудак» (19281930), «Крокодил» (19341938), совместно с М.Горьким соредактором журнала «За рубежом». В качестве руководителя созданного им Журнально-газетного объединения осуществил многие замыслы Горького, в т.ч. издания серии «Жизнь замечательных людей» («ЖЗЛ»), «Библиотеки романов», «Истории молодого человека XIX в.», выпуск оригинальной книги День мира (1937). Многие годы Кольцов возглавлял Иностранную комиссию СП СССР, участвовал в Международном конгрессе писателей в защиту культуры в Париже (1935), возглавлял советскую делегацию на антифашистском конгрессе в Испании (1937). В 1938 был избран членом-корреспондентом АН СССР и депутатом Верховного Совета РСФСР. Любимец читателей, широко известный публицист, искренне преданный советской власти, не раз изъявлявший свою лояльность И.В.Сталину (восторженный очерк в газете «Правда» Загадка-Сталин, 1929, и др.), Кольцов был репрессирован (в 19301940-е годы имела хождение версия о том, что журналист говорил слишком много правды о реальной жизни в СССР своим зарубежным друзьям).
Кольцов был расстрелян 4 апреля 1942.
(Из энциклопедии "Кругосвет")
Произведения:
Сборник "Фельетоны и рассказы" (Doc-rar 1773 kb), в книге использована газетная и журнальная графика 20-30-х годов, прислал Давид Титиевский
Содержание:
МОСКВА-МАТУШКА
НИКОЛАЙ
ВРЕМЕНА МЕНЯЮТСЯ
МИРОПОЛЬСКИЙ ПРАВОПОРЯДОК
ЖАРА В МИЛИЦИИ
ОБИДА НА БАТАРЕЕ
В ДОРОГЕ
МОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ
ХОРОШАЯ РАБОТА
НЕ ПЛЕВАТЬ НА КОВРИК
В ЗНАК ПОЧТЕНИЯ
ЕСЛИ БЫ Я БЫЛ ФЕЛЬДШЕРОМ
ДАЕШЬ ТЮРЬМУ
ЦВЕТЫ И СОЦИАЛИЗМ
КИНОКОККИ
СУДЬЯ С ДОСТОИНСТВОМ
МЕДВЕЖЬИ УСЛУГИ
В САМОВАРНОМ ЧАДУ
ДЕТИ СМЕЮТСЯ
ВОРОНЕЖСКИЕ ПИНКЕРТОНЫ
КРАСАВИЦА ИЗДАЛЕКА
В БОЛЬШОЙ МОСКОВСКОЙ ГОСТИНИЦЕ
СВЕЖИЕ ВОСПОМИНАНИЯ
ПУТЕШЕСТВИЕ В ДУШАНБЕ
СКУШНАЯ ИСТОРИЯ
ИВАН В РАЮ
ЗВЕРСКИЙ СЛУЧАЙ
ДОЛГ ЧЕСТИ
УСТАРЕЛАЯ ЖЕНА
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
ПУСТИТЕ В ЧАЙНУЮ
ЛЮДИ С РАЗМАХОМ
ВТОРАЯ МОСКВА
СОВРЕМЕННИКИ
В МОНАСТЫРЕ
ВОЛГА ВВЕРХ
РАССПРОСЫ С УЧАСТИЕМ
ДАЖЕ КАК-ТО СТРАННО
ВСЁ, КАК ПРИНЯТО
ДЕМОКРАТИЯ ПО ПОЧТЕ
УСЛОВИЯ БЕРЕСТОВА
ТЕ, КТО УПРОЩАЕТ
ОЧЕНЬ ЗЛАЯ ПРОРЕХА
КУРИНАЯ СЛЕПОТА
АКРОБАТЫ КСТАТИ
ДУША БОЛИТ
МЕТАТЕЛИ КОПИЙ
К ВОПРОСУ О ТУПОУМИИ
СКОРЕЙ, СКОРЕЙ В ТЮРЬМУ!
КАК ПУСКАТЬ ХЛЕБ ПО ВЕТРУ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
КТО СМЕЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ
КОМБИ-КОМБИ
ИВАН ВАДИМОВИЧ — ЧЕЛОВЕК НА УРОВНЕ
НА СОВЕТСКОЙ РИВЬЕРЕ
ТРИ ДНЯ В ТАКСИ
ПРОСТЫЕ ЧУДЕСА
СЕМЬ ДНЕЙ В КЛАССЕ
ИСКУССТВО ЗАЛИЗЫВАТЬ
ЛИЧНЫЙ СТОЛ
ВЕЩИ
ПИСАТЕЛЬ И ЧИТАТЕЛЬ В СССР
ПОХВАЛА СКРОМНОСТИ
В ЗАГСЕ
О МАЛЕНЬКОМ ГОРОДЕ
ЛИСТОК ИЗ КАЛЕНДАРЯ
МАТЬ СЕМЕРЫХ
ПУАНКАРЕ-ВОЙНА
СТАЧКА В ТУМАНЕ
КОНДУКТОР НИКС
ЖЕНЕВА — ГОРОД МИРА
В НОРЕ У ЗВЕРЯ
ЧЕРНАЯ ДОЛИНА
Послесловие
Фрагменты из сборника "Фельетоны и рассказы":
Жалуется мне товарищ из Киргизии на чудовищную некультурность тамошних жителей.
«Врач читал в школе фрунзенского резерва милиции лекцию об устройстве человеческого тела. Когда дошел до объяснения, что такое печень, и сказал, что печень вырабатывает соки для пищеварения, — его решительно остановили:
— Неправильно! Чего нам голову морочите! Знаем мы, для чего она есть, эта самая печень!
Врач уставился на слушателей. Что за черт, мол, такое? Больше моего знают!
— Насчет соков там и тому подобное — это, товарищ лектор, чепуха. Н-да-с. И вовсе печень не для того. А есть она, печень, такое место, откудова вши рождаются.
— Вши??! — обалдело переспросил лектор.
— Да, вши. И для того она, печень, и устроена, чтобы вши из нее раз в году выползали на тело и пили лишнюю кровь. А иначе бы каждый человек от лишней крови и помер.
— От полнокровия, — деловито разъяснили другие голоса. — Они из печени через горло выползают, когда человек, значит, спит.
Сколько ни бился лектор-врач — слушателей не переубедил. Так и ушел ни с чем. Может быть, плохой был лектор, не знаю.
* * *
Один немалого масштаба работник мне говорил с лукавой и нежной усмешкой:
— Я никогда не отказываю в рекомендательных письмах. Всегда даю — зачем огорчать людей! В пять мест людей направляю с письмами. Даю характеристики, прошу о содействии, настоятельно советую принять на службу. Уходят от меня с письмами, ног под собой не чуют! А к этому — маленькая подробность. Во всех пяти местах товарищи предупреждены. Если пришел с письмом от меня и в письме сказано «с товарищеским приветом», гонят в шею. Условный знак! Когда написано без товарищеского привета — это значит: я всерьез. А когда с приветом — в шею! У меня так второй год заведено. Сколько я народу осчастливил.
* * *
Чудаки березовцы! Милые люди. Хорошие, старательные середняки. А недалекие. Влипли в историю.
Не знали березовцы, что с мертвым человеком возни не меньше, чем с живым. Как-то замнарком в речи приводил анкету, какая у нас во многих местах заполняется на покойника для загса и кладбищенской канцелярии. Там есть пункты: «Что делали до «февральской и между февральской и Октябрьской революциями?», «Занимали ли выборные должности, а если нет, то почему?» Читатель, если вы чуткий человек, заполните посмертную анкету заранее, чтобы не утруждать родных!
* * *
В каждой тюрьме свой уклад, свои обычаи и нравы. Хватит Самойлову рассказывать на всю жизнь — и детям останется. В одном месте Ивану Алексеевичу «ставили жучка»; в другом же, наоборот, разыгрывали между собой в карты его вещи. И говорят всюду тоже по-разному, по-особенному. К примеру: «Гришка» значит гривенник, «костер» — город, «рыба» — барышня, «сверкальцы» — брильянты, «волосатик» — крестьянин, «тыхтун с вертуном» — автомобиль с шофером. Всему учился Иван Алексеич — чего уж тут. С волками жить — по-волчьи выть.
* * *
Бывает и еще хуже. Талантливый ученый-медик, аспирант большого столичного института, недавно вернувшись из научной командировки, узнал, что отчислен из аспирантуры. Он спрашивает о причинах — причин не объясняют. Идет в Наркомздрав, просит проверить, выяснить, восстановить — не восстанавливают, не проверяют, не выясняют. Человек ходит вне себя, ничего не понимает, он на грани умопомешательства. Совершенно случайно узнал, что его отчислили... за шпионаж. За шпионаж отчислить от аспирантуры — и только? Ученый обратился в бюро жалоб Комиссии советского контроля. Бюро произвело расследование — оказалось, что кто-то, неизвестно кто, звонил по телефону в институт, в личный стол и, даже не назвав себя, объяснил, что аспирант занимается шпионажем. Этого было достаточно, чтобы мгновенно уволить давно хорошо известного работника. Только вмешательство бюро жалоб восстановило его в институте...
"Избранное" — прислал Давид Титиевский
Содержание:
Сотворение мира
Февральский март
Октябрь…
Москва-матушка
Пыль и солнце
Человек из будущего
Последний рейс
Жена. Сестра
145 строк лирики
Рождение первенца
Здоровая горячка
Хорошая работа
Не плевать на коврик
В дороге
Январские дни
Дети смеются
Пустите в чайную
В монастыре
Невский проспект
По поручению директора
Мертвая петля
Действующие лица
Что значит быть писателем
Триста двадцать пятая ночь
Три дня в такси
Солдаты Ленина
Мужество
Семь дней в классе
Писатель и читатель в СССР
Похвала скромности
Внутренне счастливый
В ЗАГСе
Чужие и свои
Летом в Америке хорошо
Стачка в тумане
Свидание
На желтом бастионе
Листок из календаря
Молчи, грусть, молчи!
Черная долина
Женева — город мира
Клара открывает рейхстаг
В норе у зверя
Лето и зима
Испанская весна
Димитров обвиняет
Мать семерых
Три встречи
Август
Алексей Стаханов
Мастер культуры
Маркс и фашистские мракобесы
Душа болит
Медвежьи услуги
Кинококки
Расспросы с участием
Все, как принято
Демократия по почте
Те, кто угощает
Куриная слепота
Душа болит
Метатели копий
К вопросу о тупоумии
Иван Вадимович — человек на уровне
«Испанский дневник»
«Испанский дневник»
<Барселона>
<Дурутти>
<С Долорес на фронте>
<Мигэль Мартинес>
<Под стенами Алькасара>
<Премьера фильма>
<Мадрид обороняется>
<Рафаэль и Мария Тереса>
<Генерал Лукач>
<Капитан Антонио>
<Танковый бой>
<Новогодняя встреча>
<Сосна и пальма>
<Опять Испания>
<В осажденном Бильбао>
<В Валенсии>
<Конгресс писателей>
<Полет в Москву>
Михаил Кольцов. Д. Заславский
Фрагменты из "Избранного":
Коммунист-фельдшер Стригунов в городе Шенкурске подал в уком заявление с обоснованием своего регулярного непробудного пьянства, от которого пошла прахом семья и разбежались больные:
«Ежедневная неурядица в семейной жизни, тяжелые условия работы без надлежащего отдыха, которым мог бы располагать в определенное время, постепенно вызывают утомленность и расстройство нервной системы и требуют периодического разряжения и временной отвлеченности от постоянной работы мозга в одном направлении, что при условиях работы в деревне можно достигнуть редкой выпивкой в кругу знакомых, после чего с наибольшей энергией берешься за исполнение обязанностей, возлагаемых службой, и долгом, и партией». Пьянство для выполнения долга перед партией — это обосновано. Но спросите товарища Стригунова, можно ли коммунисту бриться, каждый день чистить сапоги, нацеплять галстучек. Он повернет к вам суровую маску партийной неприступности:
— Бриться? Галстук?! Буржуазный, товарищи, уклончик! Сползание, дорогие товарищи! Гляди в оба!
* * *
В длинном, многоверстном пешем пути, какие бывают только в нашей необъятной советской равнине, есть у скромного путника маленькая дорожная радость.
Переобуться.
Домовито усядется путник на кочку. Оглядит по очереди обе ноги. Добродушно покачает головой.
Не спеша развяжет накрест связанные до колена оборы.
Снимет лапти, хорошенько вытряхнет их, отобьет землю, попробует пальцем, крепка ли подошва-плетень и обушники по бокам.
Развернет, растянет и хорошенько вытряхнет портянки,— чего только не набьется в них в пути! И щебень, и щепочки, и хвоинки, и мошки всякие. Иной раз даже и ничего не набьется, но заляжет неудобной складкой завертка, трет ногу — пустяк, а идти трудно!
Переобулся путник, потопал ногами — как будто новые ноги. Хо-ро-шо! Идти можно.
Идем мы крепко, уверенно. Не сбились, знаем верную дорогу и не устали шагать. Что же с того, если грязь, щебень, всяческое насекомое набилось в обувь? Ведь можно почаще переобуваться!
* * *
Вы не знаете, что такое Оказа? Как не стыдно! В Германии каждый гимназист, достигший переходного возраста, вполне осведомлен по этому предмету. О старших нечего и говорить.
«С доисторических времен и по сей день человечество лелеяло мечту о вечной молодости. Еще древние народы были поглощены поисками целебных трав и животных препаратов для длительного сохранения половой силы человека. Орех «кола» служил диким народам в качестве возбуждающего средства. В древней Индии для восстановления утраченных старцами сил принимались как лекарство семенники тигров-самцов...»
Автор массовой брошюры об Оказе подымается на вершины социально-экономических утверждений. Он скорбит у бездны, в которую повергнута несчастная Германия.
«Сейчас, когда мы прошли через ад инфляции и дефляции, когда мы вошли в мировой хозяйственный кризис, страдания народа стали неслыханными. Сейчас абсолютно потентный человек является исключением, а относительно или вполне импотентный — правилом!»
Этот неизвестный автор — едва ли не самый читаемый сейчас в Германии. Его строки размножены в миллионах экземпляров, они кричат с журнальных и газетных страниц, они горят неоновым светом на крышах, они повторяются тысячами аптекарей и миллионами просто людей. И, как торжественный призыв праздничной литургии, звучат заключительные слова:
«Кто хочет сохранить юношескую мощь, кто хочет наверстать потерянное, кто быстро устает и не может долго держаться, тот пусть принимает Оказу!»
Надо глотать красивые, серебряного цвета таблетки по два раза в день. Как уверяют врачи в брошюре об Оказе, желанная мощь возвращается усталому, бессильному человеку иногда даже через три дня. Но это очень и очень редко. Самый маленький пакет Оказы содержит пятьдесят таблеток. Таких пакетов рекомендуется повторить шесть. Если чуда не произойдет, в этом случае брошюра рекомендует повторить весь курс сначала...
* * *
А сама христианская церковь в Германии и ее паства — в глубоком развале и помрачении, какого не было пятьсот лет.
Великая религиозная смута прошла по всей стране. Католики пострадали от нее меньше — их сдерживают железная дисциплина, суровая централизация, хитрость и организаторские таланты папских генералов в рясах. Протестанты, лютеране очутились в состоянии глубокого, разрушающего кризиса.
Придя к власти, Гитлер и его партия решили навести порядок не только в земной, но и в небесной империи. Сразу была опорочена и запрещена библия, представляющая собой не что иное, как рекламную историю деяний разного рода и вида евреев, их путешествий, войн, побед и коммунального строительства. Но, идя дальше: Христос, ведь он не только еврейского происхождения, но и сам еврей по всем статьям. И учение его, следовательно, сплошь еврейское. Как быть? Национал-социалистские идеологи разошлись во мнениях.
Одна часть ученых решила отрицать иудейскую национальность Христа, оставив все остальное в целости. Христос не был евреем, вот и все. Не был, потому что это невозможно, нелепо, это не лезет ни в какие ворота. Без сомнения, это был чистый ариец и даже антисемит.
Другое течение выделило тезис о том, что германское рождество в отличие от всяких других рождеств не имеет ничего общего с рождением Христа, а является просто языческим праздником древнегерманских племен. Сама елка — вовсе не символ любви и примирения, а эмблема, перенесенная от военного культа священных огней. Да и вся христианская религия патриотического немца совершенно отлична от таковой у других народов.
* * *
Мы увиделись с директором биржи труда. Сеньор Эгочиага сначала предложил московскому гостю завтрак. На первое была подана закуска — сардины, анчоусы, салат, редиска, зеленые оливки, морские рачки; на второе — рис по-валенсийски, с кусочками мяса, красным перцем и ракушками; на третье — омлет со спаржей и с томатным соусом; на четвертое — гибралтарский омар, отваренный с солью, лавровым листом, и майонез; на пятое — телячье фрикандо с капорцами; на шестое — копченая грудинка без ничего; на седьмое — свежие вишни, инжир и бананы; когда после этого подали сыр и кофе, хозяин покосился на слегка выпученные глаза гостя и принес извинение за скромность и невзыскательность завтрака.
— Я полагаю, что писателю из пролетарского государства мы не должны пускать пыль в глаза. Чем я сам питаюсь каждодневно, тем и вас угощаю. Мы, социалисты Севильи, не только в теории, но и в жизни — простые демократические люди. Если вы голодны, мы могли бы потом пообедать по-севильски — всерьез, в знаменитом отеле «Бывший Альфонс Тринадцатый».
* * *
С ночлегом здесь туго, все переполнено. Меня послали на паровую мельницу. Хозяин был видным здешним фашистом, его расстреляли. В спальне его, уже порядком замусоренной, меня встретил пожилой, с совершенно черным от небритости лицом человечек. Это репортер барселонской газеты «Публиситад». Он вынул из заскорузлого бумажника визитную карточку и подал мне. Я сделал то же. Мы церемонно поклонились друг другу и, не сказав ни слова, тотчас же улеглись вместе в единственную грязную кровать.
* * *
Бухаралос весь увешан красно-черными флагами, заклеен декретами за подписью Дурутти или просто плакатами: «Дурутти приказал то-то и то-то». Городская площадь называется «Площадь Дурутти». Сам он со штабом расположился на шоссе, в домике дорожного смотрителя, в двух километрах от противника. Это не очень-то осторожно, но здесь все подчинено показу демонстративной храбрости. «Умрем или победим», «Умрем, но возьмем Сарагосу», «Умрем, покрыв себя мировой славой» — это на знаменах, на плакатах, в листовках.
Знаменитый анархист встретил сначала невнимательно, но, прочтя в письме Оливера слова: «Москва, «Правда», сразу оживился. Тут же, на шоссе, среди своих солдат, явно привлекая их внимание, он начал бурный полемический разговор. Его речь полна мрачной фанатической страстности:
— Может быть, только сотня из нас останется в живых, но эта сотня войдет в Сарагосу, уничтожит фашизм, подымет знамя анархо-синдикалистов, провозгласит свободный коммунизм... Я войду в Сарагосу первым, провозглашу там свободную коммуну. Мы не будем подчиняться ни Мадриду, ни Барселоне, ни Асанье, ни Хиралю, ни Компанису, ни Казановасу. Хотят — пусть живут с нами в мире, не хотят — мы пойдем на Мадрид... Мы покажем вам, большевикам, русским и испанским, как надо делать революцию, как доводить ее до конца. У вас там диктатура, в Красной Армии заведены полковники и генералы, а у меня в колонне нет ни командиров, ни подчиненных, мы все равны в правах, все солдаты, я тоже здесь только солдат.
Он одет в синее холщовое моно (комбинезон); шапка сшита из красного и черного сатина; высок, атлетического сложения, красивая, чуть седеющая голова, властен, подавляет окружающих, но в глазах что-то чересчур эмоциональное, почти женское, взгляд иногда раненого животного. Мне кажется, у него недостаток воли.
— У меня никто не служит из-за долга, из-за дисциплины, все пришли сюда только из-за желания бороться, из-за готовности умереть за свободу. Вчера двое попросились в Барселону повидать родных — я у них отнял винтовки и отпустил совсем, мне не надо, таких. Один сказал, что передумал, что согласен остаться,— я его не принял. Так я буду поступать со всеми, хотя бы нас осталась дюжина! Только так может строиться революционная армия. Население обязано помогать нам — ведь мы боремся против всякой диктатуры, за свободу для всех! Кто нам не поможет, того мы сотрем с лица земли. Мы сотрем всех, кто преграждает путь к свободе! Вчера я распустил сельский совет Бухаралоса — он не помогал войне, он преграждал путь к свободе.
* * *
Эти месяцы заметно состарили его. Резче, острее стали черты его округлого, мягкого, немного дамского лица. Антимилитарист, он, став первым военным министром республики, сократил армию и своим знаменитым декретом уволил в отставку восемь тысяч офицеров. Извне, рассуждал Асанья, Испании ничего не угрожает. Внутри же страны огромная офицерская саранча пожирает государственный бюджет и при этом постоянно остается базой для монархической реставрации. Он был прав, но не доделал дела до конца. Реакция очень быстро воспрянула в апрельской республике. Асанья и его друзья, отброшенные от власти, перестроили свою партию и сблизились с городской мелкой буржуазией, со средним крестьянством. Но теперь по-иному повернулись вопросы войны и мира для Испании.
* * *
В мемуарах Амундсена есть одна простая фраза, которая стоит всей книги. Амундсен говорит: «Человек не может привыкнуть к холоду». Это говорит Амундсен — он знает. Он провел большую часть жизни в Арктике, во льдах, у Северного и Южного полюсов. Он и окончил свою жизнь там, рванувшись спасать чужого, антипатичного ему человека.
Страничка создана 22 декабря 2005.
Последнее обновление 1 ноября 2006.
|