Андре́й Ю́рьевич ТОЛУБЕЕВ
(1945-2008)

  Андре́й Ю́рьевич Толубе́ев (30 марта 1945, Ленинград – 7 апреля 2008, Санкт-Петербург) – советский и российский актёр театра и кино, Народный артист РСФСР (1991), председатель правления Санкт-Петербургского регионального отделения Общероссийской общественной организации «Союз театральных деятелей Российской Федерации» (1996–2001 и 2006–2008).
  Родители известные артисты театра и кино: народный артист СССР Юрий Толубеев (1906-1979) и заслуженная артистка РСФСР Тамара Алёшина (1919-1999). После окончания Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова (1969) начал обучаться театральному искусству и в 1975 году окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии (курс Игоря Горбачёва). С 1975 года – актёр БДТ имени Максима Горького (с 1992 года – имени Г. А. Товстоногова).
  Работал на радио (спектакли «Над пропастью во ржи», «Иуда Искариот», «Маскарад», «Генералиссимус Суворов», «Зима тревоги нашей»), эстраде, телевидении. В 1999 году выпустил актёрский курс в ЛГИТМиКе.
  Занимал пост председателя Петербургского Союза Театральных деятелей, был членом президиума общественного совета при губернаторе Санкт-Петербурга; являлся соучредителем общественного фонда «Наш город».
  Автор рассказов, пьес, повестей, романа «Выпавший из гнезда». В 2005 году была выпущена книга «Наполнение луной», куда вошли многие из его произведений. За эту книгу был удостоен литературной премии «Петрополь».
  Ушёл из жизни ранним утром 7 апреля 2008 года в Санкт-Петербурге после продолжительной болезни. Похоронен актёр 10 апреля 2008 года рядом с могилой отца в некрополе «Литераторские мостки» на Волковском кладбище Санкт-Петербурга.
  В 2010 году в Санкт-Петербурге учредили премию имени Андрея Толубеева за вклад в развитие современного театра и драматургии.
  Был женат на актрисе Екатерине Марусяк (Толубеевой, род. 1955), ныне заслуженной артистке России.
  (Из проекта "LiveLib.ru")

Книга "В поисках Стржельчика. Роман-интервью о жизни и смерти артиста" (2011, 504 стр.) (pdf 11 mb) – октябрь 2024
  – копия из библиотеки "Флибуста"


  Героя этой книги, я надеюсь, ещё помнят многие зрители – Санкт-Петербургского Большого драматического театра, где он проработал всю жизнь, и кино, где он много и успешно снимался.
  Почему из всей блестящей плеяды мастеров БДТ я выбрал именно его? Пожалуй, потому, что он наиболее полно и зримо воплощал в себе понятие «артист». Он был мне дорог и восхищал меня больше, чем другие, не менее талантливые.
  Когда он умер, трудно было примириться с мыслью, что этот человек, такой роскошный, звучный, осязаемый, превратился в фантом, призрак, миф. Захотелось вернуть ему земное измерение, воскресить, хотя бы мысленно, хотя бы словесно, и не роли, им сыгранные, – о них уже немало написано, их ещё можно увидеть на экране, – а именно его самого. Найти того, кто исчез. Ощутить его присутствие. Понять, каким он был. Закрепить его след в пространстве и времени.
  (Из предисловия автора)

  Фрагменты из книги:

  "Помню, мы как-то обсуждали дисциплину. Как же Стржельчик в подобных ситуациях взвивался! «Гнать их всех надо!» Он же никогда не был агрессивным, и меня слова и тон его так тогда резанули! Теперь понимаю, мысли у нас были одинаковые, но болезнь разъедала его и не давала ему быть снисходительным.
  – Что раздражало его в театре?
  – То же, что и меня. Однажды я пришёл и сказал ему: «Владик, я написал заявление об уходе и положил его на стол Суханову».
  – Суть заявления?
  – Во время спектакля «Вишнёвый сад» на сцену вышла кошка. Это не единичный случай. Кошки у нас бродят, где хотят. Люди добрые прикармливают их, и они плодятся безостановочно... Кстати сказать, у меня вчера были в гостях знакомые, так вот они ушли с «Макбета» после первого акта, потому что от кресла, на котором сидел один из них, пахло котами так, что они не могли терпеть. Пришлось потом стирать платье!
  Так вот, вышла кошка, и почти на каждом спектакле они выходят, бегают и орут. И я, народный артист Басилашвили, считаю, что это является неуважением к моей профессии актёра, к работе всего коллектива. И предупреждаю, если ещё раз увижу хоть одного кота во время спектакля, уйду из театра! Тут стали сразу ловить котов... Слёзы пожарных и охраны... Я – в разряде людей бессердечных, а история с котами продолжается до сих пор..."
  (Из беседы с Олегом Басилашвили)

* * *

  "Я кончал Киевский театральный институт. Я – еврей. Ни одного еврея туда не брали, ни одного. Вру, одного взяли, но он воевал, был фронтовик. Я не похож был на еврея. Я не говорил, что я еврей, но и не отказывался.
  Товстоногов мне сказал: «Вам надо поменять фамилию, понимаете?.. У нас театр называют синагогой. Меня – Гогой. Театр – синагогой. Всё нормально, но я вас прошу – поменяйте...» Я говорю: «Нет, я не буду этого делать». – «Ну я вас очень прошу. Что это меняет?» – «Я с отцом поговорю». Моя фамилия была Вульф. Волк.
  Я сказал отцу. Папа говорит: «Ну так возьми фамилию Волков, если ты хочешь в этот театр». – «Папа, это лучший театр в стране. У меня есть шанс играть на сцене этого театра». – «Ну так возьми!» – «Ты не обидишься?» – «Ты же мой сын. Ты всё равно останешься моим сыном. При чём тут фамилия? Ты всё равно русский человек. Тебе совершенно далека культура Украины, ты её любишь, ты её знаешь, но разговариваешь ты на русском языке, работаешь в русском театре...» Отец у меня был большевиком, председателем сельсовета, воевал в Гражданскую войну. Он был советский человек.
  – Так почему он оказался в НКВД?
  – Потому что там набирали.
  – Всех расстреляли уже до этого? А потом спохватились, что некому работать?
  – Может быть, и расстреляли, я же тогда ничего не знал. Мне было года четыре... Он же был деревенский, и его вначале направили возглавить крахмалопаточный завод, и деревенские ему оказали доверие: «Давыдку мы знаем все, он работяга, он от плуга...» И направили его в какой-то спецотдел.
  Я с ним ездил на лошади и всё время помню конский навоз, его запах. Он оставлял меня стеречь лошадь: «Сыночек, ты пока посиди, а я сейчас приду».
  – Ваше самое приятное воспоминание детства?
  – Свобода. Я был совершенно свободен. Я был в беленьких штанишках, тут у меня был бант... Наш дом. Окна выходили в сад. Это на улице Ленина, самой лучшей улице. Окна выходили на особняк какого-то украинского партийного секретаря. Все остальные окна нашего дома были замурованы. Все замурованы! Кроме нашего, потому что отец работал в НКВД. Всех, конечно, проверяли в нашем доме на благонадёжность. Помню машину «М-1», кожу, которой она пахла... Настоящая кожа... Иногда отец возил нас в воскресенье покататься с матерью или с друзьями...
  – Как звали отца и маму?
  – Давид Александрович и Анна Моисеевна. У меня был удивительный отец, а мама очень красивая женщина, но она не знала, что такое любовь, так и не узнала, к сожалению...
  – Не очень любила отца?
  – Она не умела любить вообще... Отца забрали на фронт на второй день войны. Уходя, отец сказал: «Если что-нибудь случится и ты останешься один – не дергайся, постарайся выжить. И жди меня. Если меня долго не будет, иди пешком в первую деревню, в городе не оставайся, особенно если мама не возьмёт тебя в госпиталь». Оставил мне денег. Я уже ходил в первый класс, много читал, и друзья звали меня «стариком»... Мать была медицинский работник, и её тоже сразу мобилизовали. Когда их госпиталь стал полевым, все взяли с собой детей, чтобы не оставлять их в Киеве. Моя мама сказала, что бабушка из деревни приедет и меня заберёт. И оставила меня. Но немцы уже перекрыли всё...
  Отец на пару часов появился в Киеве, чтобы достать машины и вывезти ребят своих пехотинцев из окружения. Он меня не застал и рассказывал мне всё позже... Он первым делом залетел в универмаг на Крещатике. Там в подвале сидело всё правительство Украины, и он им сказал: «Что вы тут сидите?! Через два часа немцы будут в городе. Что сидите? Дайте мне машины, мне надо из этого котла увезти людей!» К счастью, он разминулся с военным патрулём генерала Власова, части которого тоже обороняли Киев. Того самого, от которого потом и пошли власовцы. Он и орал: «Ничего не бойтесь! Где этот паникёр? Что это такое?! Мы его сейчас расстреляем!»
  – Вот вам и ирония судьбы...
  – Отец оставил мне только одну бумагу – чтобы я уходил сёлами к Луганску – Ворошиловграду, потому что дядя мой Илья закончил политехнический институт и направлен был в Ворошиловград на работу, и написал адрес дяди. Если дяди нет, иди сразу же в детский дом, чтобы не потеряться.
  Некоторое время я ещё был в Киеве и видел его при немцах. У них всё работало, даже кино. Это дальше уже начался кошмар. Они вывесили приказ, и «заработал» Бабий Яр.
  – Что за приказ был?
  – Всем евреям с вещами собраться на Подоле. Построиться в ряды для отправки в Польшу, где будут созданы хорошие условия и где они смогут работать, и так далее...
  – То есть такой миролюбивый тон?
  – Очень. А люди шли как на заклание.
  – Многие понимали, что за этим стоит?
  – Многие, но многие и не понимали. Мимо булгаковского дома шли ниже, туда, где Куренёвка. А там огромный обвал деревьев и земли – обрыв. И там стояли немцы с собаками, и слышались уже автоматные очереди.
  – Это и был Бабий Яр? Так близко от Киева?
  – Это в Киеве. У меня были два друга, чуть постарше меня, но они меня слушали, и я им сказал: «Мы уходим». Ребята были украинцы, а я не был похож на еврея, я был белокурый, совершенно белый. И мы пошли. По дороге нам давали поесть. Ночью нас приютили и тоже накормили, не помню уж где. Дошли до военкомата. Были у них пять дней, но там ничего не давали, даже поесть. Им было не до нас. В общем, было страшно. Ребята мои удрали. Удрали, когда нас отдали в детдом.
  – А вы дошли до Луганска?
  – Дошёл."
  (Из беседы с Михаилом Волковым)

* * *

  "Однажды Владислав Игнатьевич, приехав в театр, как обычно, намного раньше, увидел меня зарёванную. Поднял подбородок и спросил, в чём дело. Я, стесняясь, увиливала, но он вытянул из меня, что папа с инфарктом попал в больницу Ленина и к нему никто не подходит. Владислав Игнатьевич посмотрел на часы, нагнулся с банкетки у лож бенуара в сторону закулисья и крикнул помрежу Лидии Михайловне: «Лидочка, надо спасать девочку и папу! Я скоро вернусь, не волнуйся!» И мы быстро сиганули в машину и помчались на Васильевский остров. И вот тут-то я увидела, кто такой Стржельчик! Он стремительно шёл по коридору в ординаторскую, а за ним под восторженные шёпоты «Стржельчик, Стржельчик, Стржельчик!» трусила я. Потрясённого папу на моих глазах вместе с койкой понесли в реанимацию. Владислав Игнатьевич возглавлял всю процессию, раскатисто произнося: «Понимаете, это наша девочка из театра. Это её папа. Она не может в таком состоянии работать. И вообще, почему человек не в реанимации?.. Что значит – нет мест?..» Толпа медсестёр, нянечек, врачей сопровождала Стржельчика, моего бедного папу на койке, который волновался: «Доченька, у меня там яблоки в тумбочке, чай, очки... Остались тапочки...»"
  (Из беседы с Ириной Шимбаревич)

Страничка создана 12 октября 2024.