НОВИНКИ

15 июля 2006

Выражаем свою признательность Андрею Никитину-Перенскому (библиотека Im-Werden), подставившему плечо в трудную для библиотеки минуту

• Евгения Альбац — "Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ"

        Книга известной журналистки Евгении Альбац на широкой документальной основе рассказывает об истории политической полиции в Советском Союзе, о том, как из инструмента власти КГБ постепенно превратился в самою власть. Это первая книга о КГБ, написанная советской журналисткой, живущей и работающей в России.

  * * *

        "Случилось другое. В декабре 1990 года, на исходе пятого года перестройки, КГБ СССР устами своего Председателя обнародовал то, что давно уже стало реальностью в нашей стране. А именно: заявил о КГБ, как о составляющей власти, а не инструменте ее. И в последующие месяцы наглядно продемонстрировал, что в результате перестройки, в результате экономического и политического хаоса, ею вызванного, в результате ослабления всех других государственных структур КГБ приобрел такую власть в стране, какой никогда раньше не имел. Скажу более определенно: КГБ СССР с периферии властной триады (КГБ — КПСС — Военно-промышленный комплекс) переместился в центр ее, стал лидером олигархической власти в стране."

  * * *

        "А теперь подведем итог. КГБ имеет: разведку, контрразведку, тайную полицию, правительственную связь, охрану, военную контрразведку, пограничные войска, следственные подразделения, в том числе Отдел по борьбе с организованной преступностью, наконец, свою армию. А еще — сеть закрытых научно-исследовательских институтов и сеть — открытых, выполняющих заказы КГБ. А еще... По меткому выражению "US World News Report", КГБ собирался еще и "позеленеть": в 1991 году тогдашний его Председатель заявил о проекте создания под эгидой КГБ экологического управления. Ну и плюс — все остальное, от религии до спорта... Чем — не "государство"?"

• Корней Чуковский — книга "Современники. Портреты и этюды"

        Мемуарно-художественная книга известного советского писателя и литературоведа К.И.Чуковского представляет собой серию очерков-портретов деятелей русской культуры XIX-XX вв.: А.П.Чехова, В.Г.Короленко, А.И.Куприна, А.М.Горького, Л.И.Андреева, В.В.Маяковского, А.А.Блока, А.С.Макаренко, И.Е.Репина, Л.В.Собинова и др.

  * * *

        "Через столько мировых катастроф, через три войны, через три революции прошла эта юмористика Чехова. Сколько царств рушилось вокруг, сколько отгремело знаменитых имен, сколько позабыто прославленных книг, сколько сменилось литературных течений и мод, а эти чеховские однодневки как ни в чем не бывало живут и живут до сих пор, и наши внуки так же хохочут над ними, как хохотали деды и отцы. Конечно, критики долго глядели на эти рассказы с высокомерным презрением. Но то, что они считали безделками, оказалось нержавеющей сталью. Оказалось, что каждый рассказ есть и в самом деле стальная конструкция, которая так самобытна, изящна, легка и прочна, что даже легионам подражателей, пытавшимся в течение полувека шаблонизировать каждый эпитет, каждую интонацию Чехова, так и не удалось до сих пор нанести этим творениям хоть малейший ущерб."

• Натан Эйдельман — книга "Пушкин и декабристы. Из истории взаимоотношений"

        Книга Н. Я. Эйдельмана посвящена биографии и творчеству Пушкина периода южной и Михайловской ссылки. Основное внимание уделяется взаимоотношениям поэта с первыми русскими революционерами. Автору удалось обнаружить много новых, порою чрезвычайно ценных и не вводившихся ранее в научный оборот материалов, а также осмыслить по-новому уже известные факты.

• Воспоминания "Мы знали Евгения Шварца"

        "Евгений Львович писал не только сказки и рассказы, не только пьесы и сценарии, но и буквально все, о чем его просили,— и обозрения для Аркадия Райкина, и подписи под журнальными картинками, и куплеты, и стихи, и статьи, и цирковые репризы, и балетные либретто, и так называемые внутренние рецензии.
        — Пишу всё, кроме доносов,— говорил он."

• Александр Бахрах — воспоминания "Бунин в халате: По памяти, по записям"

        "Обычно сдержанный, иной раз чего-то не дослышав или не разобравшись в том, что ему было сказано, он мог вдруг разъяриться, вспыхнуть, наговорить кучу ненужных слов, приносивших вред только ему самому. Впрочем, должен оговориться и подчеркнуть, что за четыре с небольшим года жизни под его кровлей подобные вспышки, сопровождаемые громом и молниями, я мог наблюдать не больше двух-трех раз, причем причины их породившие оставались всегда одними и теми же.
        Между прочим, я всегда думал, что нечто подобное, основанное на недоразумении, произошло у него когда-то в Линдау с немецкими таможенниками, когда он после путешествия по Германии переправлялся в Швейцарию. Об этом инциденте тогда много писалось в печати, но, вероятно, все было вызвано взаимным непониманием. Бунин, еще гордый своим званием нобелевского лауреата, при паспортном и валютном контроле разгорячился, не поняв вопроса, резко на него ответил и пришел в бешенство. Слыша его выкрики на непонятном языке, германские чиновники не только его обыскали, но с издевкой заставили раздеться и простудили. Этот случай он запомнил до своих последних дней и еще увеличил ненависть к гитлеровскому режиму!"

• Леонард Гендлин — воспоминания "Перебирая старые блокноты"

        "Еще одно горе свалилось на плечи этой хрупкой женщины [Берггольц], высеченной из камня. В тот день, едва передвигая уставшие ноги, Ольга Федоровна плелась по безлюдному городу в радиокомитет. Кто-то ее торопливо нагонял. У нее не было сил обернуться. Когда с ней поравнялись мужчина и женщина, по их сытым лицам она поняла — людоеды! Поблизости никого не было.
        — Я чувствовала, что еще минута и я потеряю сознание. Сквозь пелену серого, мглистого тумана я увидела человека на велосипеде. Крикнула: — людоеды! Потеряв сознание, упала в сугроб. На руках меня принесли в радиокомитет. Сказали, что людоедов на месте убили подъехавшие милиционеры."

• Михаил Хейфец — сборник материалов и публикаций "История политического преступления"

        После выдворения поэта Иосифа Бродского из СССР группа его друзей собрала и выпустила в свет в «самиздате» собрание сочинений поэта (машинописное) в пяти томах. В 1974 г. это первое в России и мире полное издание Бродского сделалось темой «дела №15» Ленинградского управления КГБ. Издатель, прозаик Владимир Марамзин, был арестован, после многомесячного следствия признал себя «виновным» (правда, в написании собственных романов и рассказов) и, получив условный срок, вскоре эмигрировал на Запад. Больше пострадал другой писатель, Михаил Хейфец, автор предисловия к этому же собранию сочинений Бродского: суд приговорил его к шести годам заключения и ссылки.
        Позднее за границей и в России были опубликованы документы и свидетельства по «делу №15» (а в Санкт-Петербурге на киностудии «Леннаучфильм» сделали о нем фильм - «История с предисловием»).
        В нашем сборнике эти материалы впервые собраны все вместе: статья М. Хейфеца о Бродском (первая статья о Бродском в России!), внутренняя рецензия на нее литературоведа проф. Е. Эткинда, самиздатская стенограмма процесса М. Хейфеца, воспоминания некоторых участников и свидетелей - В. Марамзина, А. Володина, В. Ханаана, плюс позднейшие комментарии самого М. Хейфеца, выдворенного после отбытия срока наказания в Израиль.

• Михаил Хейфец - статьи:
  — "Неизвестный Сталин"
  — "О постмодернизме, о русских людях, русском еврействе – и всё вместе!"
  — "Еще одна попытка понять Россию умом..."
  — "Три еврея и КГБ в довеске"
• Анатолий Ванеев — книга "Два года в Абези. В память о Л.П.Карсавине"

        "Два года в Абези" — не простые мемуары. Это — "памятник Карсавину" (по выражению Ванеева), памятник философу и духовному наставнику от ученика, где с благодарностью запечатлены истоки собственных раздумий и просветлений и где уясненные карсавинские идеи облекаются в формулы мышления новых поколений, утверждаются как вехи для предстоящих путей мысли.
        Константин Иванов. Из предисловия.

• Лев Карсавин:
  — сочинение "София земная и горняя"
  — сочинение "Государство и кризис демократии"
• Георгий Флоровский — сочинение "Евразийский соблазн"
• Борис Хазанов — сборник прозы

        "Посвящаю эти записки памяти Косьмы Кирилловича Тереножкина, много лет отдавшего изучению религиозного фольклора Северо-Западной России. Хочу напомнить, пользуясь случаем, об одной из главнейших идей моего учителя. Особый аспект исследований К.К. Тереножкина состоял в том, чтобы попытаться отыскать в духовных песнях, легендах, местных преданиях и поверьях то, что он называл фактической основой. Он был убеждён, что источником самых причудливых повествований всегда служат истинные происшествия. Другое дело, что реальность преображена фантазией сказителя и традициями народного творчества. Задача исследователя — снять эти наслоения, подобно тому как реставратор снимает одну за другой позднейшие записи со старинной фрески."

• Револьд Банчуков — сборник статей "Избранное"

        Сразу оговоримся, книги с таким названием не существует. Все материалы, собранные под одной "обложкой", взяты из различных номеров американского русскоязычного журнала "Вестник", который, к сожалению, прекратил свое существование в 2004 году. Мы обращаемся к нашим читателям, особенно харьковчанам, к нашим авторам — Татьяне Селиванчик, Ирине Глебовой — с просьбой пополнить эту страницу, подсказать даты жизни этого интересного автора.
        Давид Титиевский

  * * *

        "Во второй половине 20-х годов Светлова вызвали в ГПУ и предложили быть осведомителем, разумеется, под красивым предлогом "спасения революции от врагов". Светлов отказался, сославшись на то, что он тайный алкоголик и не умеет хранить тайны. Из ГПУ он прямиком направился в ресторан "Арагви", где сделал все, чтобы напиться. "С той поры, — говорил Светлов, — мне ничего не оставалось делать, как поддерживать эту репутацию"."

  * * *

        "Михаил Светлов не раз вспоминал, как на фронте попал под шквал артиллерийского огня: "Каждый солдат вырывал себе ямочку и спасался. Я бегал между этими ямочками и чувствовал себя, как в коммунальной квартире, — жить можно, но спасаться негде". Поэт воспроизвел также такой диалог:
        — Это правда, что вы написали "Каховку"?
        — Правда, товарищ сержант.
        — Как же вас сюда пускают?!"

• Сигурд Хёль (Норвегия) — роман "Моя вина"

        «Моя вина» — это роман о годах оккупации Норвегии гитлеровской Германией, о норвежском движении Сопротивления. Он вышел в 1947 году; это было одно из первых художественных произведений в норвежской литературе, в которых изображалась оккупация. Но самое важное и интересное в этом романе то, что в нем, как ни в одном другом норвежском произведении, посвященном годам оккупации, остро и прямо ставится вопрос: как случилось, что те или иные норвежцы стали предателями и нацистами? В какой степени каждый человек несет за это ответственность? Как глубоко проник в людей фашизм?
        Тема предательства для Норвегии носит отнюдь не академический характер. Ведь именно эта, казалось бы, вполне благополучная буржуазно-добродетельная страна выпестовала» Квислинга, имя которого уже четверть века стало нарицательным для обозначения предателя.
        Из предисловия Л. Горлиной.

• Мэри Рено (Англия) — роман "Остатки вина"
• Ричард Олдингтон (Англия) — роман "Семеро против Ривза"
• Страничка Никиты и Ксении Кривошеиных претерпела существенные изменения

• НАДО!
  
  Вот ударил набат и труба позвала,
  Вот и кончен последний, недолгий бивак!
  Надо срочно доделать земные дела
  И укладывать в торбу иглу да табак.
  
  Надо хлам разобрать... написать старикам,
  Да подковки покрепче прибить к башмакам...
  Надо б сердце (шалит!) хоть слегка подлечить...
  Надо б дома ножи, наконец, наточить...
  
  Надо к милой разок заглянуть в Майерлинг...
  Ах, как много, как много осталось вокруг —
  За недолгий сочельник отпущенных дней —
  Недолюбленных губ, недочитанных книг,
  И каких-то встревоженных маленьких рук,
  Что торчат из травы, из воды и камней!
  
  Надо враз расплатиться по всем векселям,
  Поклониться владимирским горьким полям...
  Надо много успеть, ничего не забыть,
  Надо дочке косынку поярче купить...
  
  Но важнее всего, раз уж выпало так,
  Раз уж времени нет ни дарить, ни спасать, —
  Стиснув зубы и ненависть сжавши в кулак,
  Про опричную стаю стихи дописать!
  Чтоб швырнуть напоследок под лапы волкам,
  Чтоб хлестнуть побольней по мордастым щекам!
  
  И опять — с головою, опущенной в лед,
  Позабывши друзей и голодных грачат,
  И врачей, и любовь, и оазисы книг, —
  Я пишу и пишу их всю ночь напролет,
  Лишь густеет в висках никотиновый чад:
  Черновик... черновик... и еще черновик!
  Поверней бы, позлей!
                                   Не успею.
                                                  Стучат...
  
  Виктор Некипелов
  август 1972

• Фрагменты из недавно прочитанной книги. Юрий Дружников "Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова" в библиотеке Максима Мошкова

      Крестьян, особенно неимущих, власти старались сделать заинтересованными в раскулачивании. Донесение на соседа-кулака, скрывшего излишки хлеба, давало доносчику по закону 25 процентов конфискованного имущества. Теоретически и остальное имущество арестованного, то есть лошадь, корова, плуг и пр., тоже, так сказать, переходило крестьянину-доносчику в том случае, если он вступал в колхоз: собственность осужденных становилась общей. Крестьянам предлагался более легкий путь обогащения, нежели работать самим: донос. Трагикомизм ситуации заключался в том, что после четырех доносов бедняк, получив 100 процентов кулацкого имущества, становился кулаком и -- отправлялся следом за своими жертвами в лагерь.
      Политические процессы, подобные герасимовскому, разжигали массовые репрессии, а репрессии обеспечивали Сталину достижение всех четырех целей: миллионы арестованных крестьян становились почти даровой рабочей силой (на эвфемистическом языке третьего издания БСЭ -- коллективизация помогла "ликвидировать аграрное перенаселение"), отобранный хлеб шел для армии и в города, массовое сопротивление ликвидировалось, а оппозиция внутри партии обвинялась в противодействии этому процессу, и возникла возможность ее уничтожить. Это было поистине мудрое решение Сталина.
      В советской прессе никогда не писалось о том, что среди показательных процессов 30-х годов -- над партийной оппозицией, инженерами, крупными военными и другими категориями людей -- был особый показательный процесс над кулаками. Историческая беспримерность этого суда состояла не только в том, что целая семья была выдана за политическую организацию террористов, но и в том, что главным объектом политической игры стали дети. Именно для показательного процесса нужен был Павлик Морозов, не персонально, а как модель.

* * *

      В 1982 году мы приехали к Спиридону Карташову в Ирбит. Сидя с нами в захламленной и убогой комнате, похожей на ночлежку, вспоминая свою жизнь, персональный пенсионер Карташов рассказывал: "У меня была ненависть, но убивать я сперва не умел, учился. В гражданскую войну я служил в ЧОНе (часть особого назначения). Мы ловили в лесах дезертиров из Красной армии и расстреливали на месте. Раз поймали двух белых офицеров, и после расстрела мне велели топтать их на лошади, чтобы проверить, мертвы ли они. Один был живой, и я его прикончил".
      Одно время Карташов служил в Одессе в погранотряде и с группой чекистов задержал пароход с людьми, пытавшимися бежать от большевиков. Всех их построили на берегу моря и расстреляли. Потом наступила коллективизация, и Карташова, выросшего из солдата в помощника уполномоченного особого отдела ОГПУ, прислали в Тавду. Ему давали разнарядку сколько человек раскулачить. Карташов вспомнил, как он с солдатами карательного батальона сгонял под конвоем в церковь зажиточных крестьян со всего района. Оттуда без суда их сразу отправляли в ссылку.
      "Коллективизацию проводили всяко, -- вспоминает он. -- Бывало, сгонял единоличников в помещение, и кто не хочет вступать в колхоз, сидит на собрании под дулом моей винтовки до тех пор, пока не согласится".

* * *

      Многое выветрилось из памяти Карташова за истекшие полвека. Простим помощнику уполномоченного районного ОГПУ его стремление все заслуги в расследовании убийства приписать себе. Авторы книг о Павлике Морозове его вообще не упоминали, работа Карташова в те годы была не из легких.
      -- Я подсчитал, -- скромно сказал он, -- мною лично застрелено тридцать семь человек, большое число отправил в лагеря. Я умею убивать людей так, что выстрела не слышно.
      -- Это как? -- удивились мы.
      -- Секрет такой: я заставляю открыть рот и стреляю вплотную. Меня только теплой кровью обдает, как одеколоном, а звука не слышно. Я умею это делать -- убивать. Если бы не припадки, я бы так рано на пенсию не ушел. Припадки были еще до войны, но я не придавал им значения. А в войну попал в госпиталь.
      В медицинском заключении говорится, что Карташову в связи с эпилепсией противопоказано нервное перенапряжение.

* * *

      Чистка коснулась и уральской партийной верхушки. Секретарь обкома Кабаков, руководитель террора на Урале и один из инициаторов создания показательного процесса о кулаках -- убийцах Павлика Морозова, был арестован в 1937 году. Рядом с его фамилией председатель Совета народных комиссаров Молотов поставил знак "ВМН", что означало "высшая мера наказания", то есть расстрел. Уральский город Надеждинск на реке Какве, переименованный в царствование Кабакова в Кабаковск, два года жил без названия. Потом город назвали по имени героя-летчика -- Серов.
      После смерти Сталина в Тавду поступило указание перенести могилу братьев Морозовых с кладбища под окна правления колхоза в Герасимовке. Вышедший на пенсию работник райисполкома, принимавший участие в перезахоронении, рассказал нам, что обычное для таких случаев торжественное перенесение праха героев на этот раз выглядело странно.
      Операцию назначили секретно, на ночь, так как боялись волнений в округе. Сколотили один ящик, куда в свете автомобильных фар сотрудники КГБ лопатами побросали все найденное в старой могиле, где лежали два гроба. Скелеты рубили лопатами, и кости обоих детей перемешали в одном ящике. Переносили его в темноте, под усиленной охраной. Другой очевидец нам рассказал, что один череп потеряли, и школьники играли им в футбол. Опущенные в новую глубокую яму остатки пионера-героя и его брата были залиты двухметровым слоем жидкого бетона, на котором поставили скульптуру мальчика в пионерском галстуке. Перенос останков таким способом был санкционирован теми, кто начал опасаться подлинного расследования дела. Теперь ревизия могилы невозможна.

---

• Обновления за:

  24 ноября 2005
  22 декабря 2005
  15 января 2006
  19 февраля 2006
  22 марта 2006
  2 мая 2006
  4 июня 2006